Тётя Феня

Сегодня вечером 17 апреля в Израиле отмечается Yom HaShoa - день памяти жертв Холокоста. К сожалению, нашей семье есть кого вспомнить персонально. Предлагаю вашему вниманию письмо русской женщины Евдокии Воробьевой, написанное в конце 1943 года моей теще - Евгении Моисеевне Жилицкой (Гене) о гибели сестры ее матери - Фени в оккупации весной 1942 года. Геня с осени 1940 года училась в Горьком и, видимо, написала Воробьевой, пытаясь узнать, что случилось с ее родными. В письме упоминается местечко Колышки, где какое-то время находился муж Фени - Яков, впоследствии погибший на фронте. Колышки (БССР) находились в 30 км от Демидова и тоже были оккупированы. Воробьева ошибается в письме, считая что все евреи Колышек спаслись - там было такое же истребление как и в Демидове, чему свидетель Павел - брат Гени, чудом выбравшийся из горящего дома и бежавший от полицаев. Павел Моисеевич и передал нам это письмо. Желающие могут ознакомиться с оригиналом. На фото (~1935 г) Феня и ее семья, больше половины которой также погибла в оккупации. Вот так это было...

Письмо Е.М.Райхлиной-Жилицкой (Геня) от Е.Т.Воробьевой

[Написано 17 дек 1943 г]

[Адрес на конверте]: Горький, ул. Свердлова, дом 49, кв.1 Явич И.А. (Гене) [обратный] Гор. Демидов, Смоленской области. Редакция райгазеты «Колхозный клич» Воробьевой Евдокии Тимофеевне

[штамп] «Проверено военной цензурой 01080» [штамп Горьковского почтамта 7.1.44]

Добрый день дорогая Геня!

Прежде всего глубоко извините меня за весьма несвоевременный ответ. Дело в том, что 22 дня я проездила в Чувашскую АССР по командировкам райкома и райисполкома за партизанскими семьями, ранее туда эвакуированными. В дороге я сильно простудилась и 4 дня пролежала с болью во всём теле при температуре 39,8. Сегодня, т. е. 17/XII мне значительно легче, и я наконец имею возможность Вам ответить.

Милая Геня, ваша тётя Феня была со мной в самых близких отношениях, с самого первого появление Фени в Демидове, откуда она во время оккупации города Демидова немецкими захватчиками было выехала в район, т. е. деревню Демидовского района. Когда по предложению немецких властей возвратиться как евреям, а равно и русским, по местам кто где ранее проживал, Феня возвратилась и поселилась со мной по соседству. Не было того дня чтобы я не побыла у неё, а она у меня. Поселилась она было в маленькой, холодной, закопчённой хатёнке из одной комнаты. В это время она была беременна. В этой хатёнке она вместе со своей семьёй: Вовой, Лизочкой, Аликом и Гелечкой прожила несколько месяцев. Здесь у неё и народился пятый ребёнок - мальчик Боря. И как ни странно, но несмотря на ужасные условия и нужду Фени, мальчик быстро развивался был очень полненький и крепенький. Старший сын Вова ежедневно ходил на работу с утра и до поздней ночи, как и все евреи, выполняя разные чёрные работы [как] пилка и колка дров, ремонт дорог, рытье могил для убиваемых ежедневно пачками пленных коммунистов и вообще мирного населения, и прочее и прочее. Все они были плохо одеты и обуты. Часто у нее я встречалась с её братом Казакевичем и его детьми: Лёвой, Алеком и Яшенькой. Разговор у нас ежедневно был почти однообразен. Феня плакала жалуясь на недостатки и кошмарные условия жизни, затем обменивались кто-что знает нового о военных действиях Красной Армии. Со слезами на глазах и сквозь слёзы улыбаясь Фене часто повторяла: «Доживем ли мы до своих. О, если бы дожили». Затем мне давались поручения кому из евреев куда я должна сходить к русскому мирному населению и что сделать. Муж Фени, возвращаясь из краёв куда он был послан после осуждения, до Демидова не добрался, так как боялся немцев, и остановился в местечке Колышки. Время от времени Феня посылала туда одну старенькую еврейку, и та сообщала Якову о Фене, а возвращаясь Фене о Якове. Но, последний раз она как пошла так больше и не вернулась. Феня всё время рвалась в Колышки, но городская управа - Гнеушев не разрешал ей это сделать, и она снова оставалась в Демидове. Скоро у всех евреев отобрали всё имущество и поместили их в один большой дом на Советской улице без окон и без дверей. Здесь они испытали всё, и голод, и холод, насекомые ползали по всей их одежде. Феня очень нервничала, что очень тесно, а Лизочка ей на это возражала: «Мамочка, хоть бы на маленьком клочке земли, только бы мы остались в живых». Шести месяцев Боречка узнавал всех своих и улыбался, и крепенько опирался на ножки.

Самой первой из евреев погибла Гелина - девушка, которая несла прятать головку от швейной машинки. Затем Казакевич Алика, Потёмкина Бориса и Кузнецова - глухонемого сапожника сына послали работать в лагеря пленных и оттуда они уже больше не вернулись. Мать Алика Казакевич не могла этого перенести и на утро пошла в розыски сына в лагеря, и там её, продержав 3 дня и наиздевавшись предварительно, расстреляли. В апреле месяце жандармерия отобрала мужчин, юношей и нескольких женщин, всего в количестве 31 человека, и в том числе Вову Марон и Лёву Казакевича и расстреляли в самом центре города. Феня в это время чуть не лишилась рассудка, а в конце апреля или начале мая 1942 года, точно не помню, им с вечера объявили что их переведут в другое гётте. Утром подогнали лошадей, разрешили взять им оставшиеся вещи и повезли по направлению к Рудне, и километрах в 3-4 от Рудни расстреляли в ямах, вырытых танками и наполненных в это время водой. В этот раз были убиты Феня, Лизочка, Алик, Гелечка, Боречка, брат Фени Борис Казакевич и его младший сын Яшенька, и много других евреев, то есть все остальные.

Феня оставила мне три фотокарточки своей семьи, свой паспорт и профсоюзный билет и детские метрические выписки и просил их передать её мужу Якову, но я о нём только слышала что он находится в рядах Красной Армии, так как все евреи, которые во время оккупации находились в Колышках, все остались в живых, семьи их эвакуировали в глубокий тыл, а мужчины призваны в Красную Армию. Марон Якова я ещё не видела. Если Вы случайно узнаете его адрес, то прошу Вас сообщить его мне. Все вещи Фени Марон остались не то у брата, не то у сестры Фени, которые проживали в деревне Слобода Демидовского района. Они тоже случайно остались в живых во время окружения города Демидова в 1942 Красной Армией. У них же частично хранились вещи и Бориса Казакевич. Там оставалась и его корова. Где проживают в настоящее время родственники Фени из Слободы, для меня неизвестно. Много вещей Казакевич Бориса остались у Игнатовой Марии, которая гуляла с Лёвой Казакевичем, и которая уехала с немцами, бросив свой дом.

Вот, дорогая Геня, всё что я могла Вам написать о Фене и её семье. Может быть, несмотря на свое длинное письмо, я упустила написать что-либо более существенное, но извините в связи с болезнью как-то плохо соображает голова.

А пока всего, всего хорошего.

Крепко жму Вашу руку

С тов. приветом Воробьёва