Говорят, что последние двадцать лет до перестройки были застойными, то есть по-жизни мало что менялось, а режим дряхлел и слабел. Конечно, это легко опровергнуть, взяв хотя бы события в Чехословакии в 68м, Польше в 80м, вторжение в Афганистан в 79м и олимпиаду в Москве в 80м. Кстати, урок был усвоен и теперь сначала олимпиада, а вторжение только потом. А мы - молодые ученые Карповского института физической химии (НИФХИ им Л.Я.Карпова) про застой даже и не задумывались, как сейчас принято говорить, не заморачивались, а жили и работали, и скучать было некогда. Мне страшно нравилась моя работа, которая заключалась в создании новых методов расчета химически процессов и программировании, и я не раз я ловил себя на мысли, как же удивительно, что за это удовольствие еще и платят зарплату, целых 130 рублей в месяц. Деньги, конечно, тоже были нужны, все-таки жена и маленький ребенок, но ясное понимание, что разбогатеть быстро не удастся, как-то отодвигало финансовые вопросы на второй план: вот защищу диссертацию тогда и повысят автоматически.
К общественной работе в институте относились очень серьезно: хочешь продвижения по научной, а особенно административной лестнице - думай, что напишут тебе в характеристике: «скромен в работе – неутомим в еде». Сначала я занимался спортивной работой - организовывал туристические слеты и другие соревнования, а потом кто-то предложил мне записаться в Совет Молодых Ученых - СМУ Карповского института. Пришел я в маленькую комнатку на третьем этаже пятого корпуса, а там сидят два молодых ученых, познакомились: маленький лохматый блондин – Володя Матюк – председатель совета, а высокий шатен – Володя Материкин – заместитель. Через десять минут я уже был членом СМУ, и первое мое задание было отправиться с «Поездом Дружбы» в Восточный Берлин. Нужен был еще один делегат – представитель научной молодежи Ждановского района, а кто-то как раз отказался, я и согласился. Но сейчас писать об этом не буду – читайте мой рассказ «Анке».
А вот мое следующее серьезное поручение было провести анкетирование младших научных сотрудников института: собрать простую статистику: сколько лет работает, пишет ли диссертацию, публикации, доклады и тому подобное, все это по распоряжению партбюро конечно. Тут надо рассказать, что кроме выдающихся научных достижений, институт наш был славен на всю страну своей Карповской Системой Оплаты Труда. Суть этой системы заключалась в том, что зарплата ученого зависела от его научной продуктивности, оцениваемой раз в два года по десятибалльной системе специальной комиссией. Новому сотруднику института изначально ставили пять баллов, и он получал среднюю зарплату для своей должности, скажем старший научный сотрудник 300 рублей в месяц. Но в зависимости от присвоенного балла она могла быть меньше или больше, от минус 30 до плюс 30 процентов, то есть от 210 до 390 рублей. Такая вольность была дарована институту специальным постановлением Совета Министров в порядке эксперимента, и считалась невероятным проявлением либерализма коммунистической системы, больше такого не было ни в одной из организаций Советского Союза и коллектив страшно гордился своей исключительностью. Хотя, казалось бы, что такого особенно революционного связать оплату работника с его трудовыми достижениями? Ясно, что для максимальной надбавки надо было получить на аттестации 10 баллов, чего не случалось никогда; как сказал мне наш завлаб, для этого нужно как минимум номинироваться на Нобелевскую премию. Девять баллов, говорят, за всю историю получили два-три человека, а вот до восьми я сам дорос за шесть лет, но поскольку я был только младший научный сотрудник, то от средней зарплаты в 130 я поднялся аж до 155 рублей. Некоторые завидовали и этому.
Так вот, через это несчастное анкетирование я чуть было эту знаменитую систему и не разрушил. Для начала я «дигитализировал» эту анкету, написав небольшую программу на фортране - другого языка я тогда не знал, распечатал сколько надо экземпляров и раздал ее мэ-нэ-эсам после комсомольского собрания. Но пришли на собрание не все, может вышли уже из комсомольского возраста, и треть анкет осталась невостребованными. Тогда в день зарплаты я затаился около кассы и стал выдавать эти анкеты пришедшим за получкой. Чтобы не было толчеи, от каждой лаборатории приходил один представитель, получал все деньги, а потом раздавал своим сотрудникам по списку. Вот этим курьерами я и вручал анкеты по числу мэ-нэ-эс в его лаборатории.
На заполнение анкет был дан целый месяц, и пока несчастные вспоминают сколько тезисов они послали за два последних года на конференцию в Алма-Ату или статей в журнал Nature, расскажу маленький, но забавный эпизод, который случился в нашей лаборатории ФХПРС. Если не знаете, что это означает, спросите Бэлу или Юру Алухановых в Германии, а можно и Гошу Мески, если вам Пенсильвания ближе. Ладно, если кто дочитает рассказ до конца, там расшифрую. Зарплату для нашей лаборатории получать было поручено мне, что я и делал два раза в месяц. В аванс у всех была круглая сумма - 50% месячной зарплаты, а вот из получки вычитали налоги и всякие взносы, и приходилось возиться со всякой мелочью. Как раз была получка; деньги я всем раздал, а заведующего нашего Владимира Михалыча нет на месте - заболел и не пришел в день зарплаты. Но не все так плохо: одна из наших сотрудниц Надя живет с ним в одном доме в соседнем подъезде: профессор позвонил, и она согласилась ему завезти его зарплату. Сумма большая: 183 рубля и 94 копейки (да, вот такая память, избирательная), надо бы деньги положить в конверт, но такового не нашлось, и тогда я взял две перфокарты, вложил деньги внутрь и со всех сторон соединил эти карты скрепкосшивателем.
Прихожу на следующее утро в нашу комнату и вижу Надя рыдает, а остальные сотрудники ее утешают. Вчера, получив свои 52 рубля и деньги заведующего, она на полчаса зашла в институтскую библиотеку, повесила сумочку на спинку стула и больше ее не видела. Побежала в милицию, но разве такое найдешь. Думали мы всем нашим коллективом что делать и решили собрать по десять рублей и отдать Наде, а она передаст профессору. Но таких денег ни у кого с собой не было – решили завтра принесем.
Однако не понадобилось! После обеда позвонили из милиции: сумка нашлась, кто-то ее выбросил, оставив в ней документы, губную помаду и расческу, а вот деньги - ёк. Надя, конечно, слегка обрадовалась: все-таки не надо делать новый профсоюзной билет и покупать проездной на метро-автобус, и пошла работать, в ту же библиотеку конечно... Вдруг прибегает сама не своя в нашу лабораторию и кричит: - Ребята, нашлись платоновские деньги! - Оказывается вор оставил в сумке перфокарты, не догадавшись, что там целое состояние. Надина зарплата, конечно, пропала вместе с кошельком, но об этом никто и не вспомнил.
***
А в анкету «молодого ученого» я самовольно включил дополнительный вопрос: «Какой балл вы получили на последней аттестации по Карповской системе?» - так, из любопытства. Собрал анкеты, "набил" ответы на перфокарты, ввел их в нашу ЭВМ ЕС-1022, которая ничем не уступала IBM-360, и получил результаты. Перед этим мы в СМУ обсудили как оценивать научную продукцию: статья в иностранном журнале 10 очков, в докладах академии наук СССР - 7, отраслевой журнал - 5, тезисы - 2, и так далее. Ученый он ведь чем занимается? – В основном статьи пишет, ну иногда изобретет что-нибудь, и, если за это авторское свидетельство получит – тоже даем 5 баллов. Почему так мало, да потому что теория была выше практики, а открытия патентовать нельзя.
Обработал я результаты - интересная картина вырисовывается: всего опрошено 150 человек, из них треть набрала ноль очков - ничего на-гора за два года не выдали, зато есть три человека настрогавших больше 200! В среднем где-то 15, но это как делить. У меня самого 32 - неплохо для удержания 7 карповских баллов на моей последней аттестации. А вот корреляция творческого вклада по очкам с этими баллами, то есть с зарплатой вообще никакая не вырисовывается, то есть даже отрицательная: у самого плодовитого сотрудника всего 4 балла - вообще ниже среднего (начальник его не любит), а среди "нулевиков" порядочно семерок и даже восьмерок.
Показал я эти результаты нашему председателю Совета Володе Матюку, а он видимо занят был - невнимательно отнесся: - Напиши, Дима, заметку о результатах анкетирования и повесь на нашу доску объявлений на первом этаже у входа. - А про то, что это задание партбюро мы как-то и забыли. А зря, на следующий день вызвали председателя Володю на ковер, потом и за мной послали, к самому товарищу Бельскому. Видимо, основная буря уже отгремела и парторг, обещав нам по выговору с занесением в комсомольскую учетную карточку, обратился к нашим «патриотическим» чувствам: попади моя заметка с анализом на глаза кому надо, и прикроют нашу Карповскую Систему в момент, и погибнет хорошее начинание, и восторжествует уравниловка и бла-бла-бла…думайте ребята, что делаете. Потом Бельский неожиданно успокоился и переключился на другую тему: через год будем проводить очередную всесоюзную конференцию молодых ученых и на ваш, ребята, Совет ложится организация этого мероприятия, уж не подкачайте, как с этим анкетированием. Про заметку мою и статистический анализ никогда больше не вспоминали, а выговор тоже забыли объявить.
Год, конечно, большой срок, но для организации всесоюзной конференции времени совсем в обрез, а может и не хватить, если не повезет. На очередном Совете МУ составили план и стали делить обязанности: на меня повесили печать тезисов, подбор жюри, закупку канцелярских товаров и вместе с другом и коллегой по лаборатории Юрой Алухановым разработку автоматизированной системы «Физхимия-83», функции которой сначала были не вполне ясны, но для меня это было самым интересным.
Первым делом разослали приглашения во все профильные институты, учебные заведения, проектные организации, неведомо чем занимающиеся «ящики» - режимные предприятия, адреса которых знать мы не могли и полагались на первый отдел. Заинтересованные лица, то есть молодые люди до 33-х лет, занимающиеся физической химией, могли прислать заявку на участие и тезисы докладов (не более двух от одного автора), на что давалось 2–3 месяца. В инструкции указывалось, что размер тезисов не более одной страницы, напечатанной через полтора интервала на машинке со свежей (!) лентой и копиркой в 3-х экземплярах. Не правда ли, «свежая лента» звучит очень трогательно, но и зрение портить тоже не хотелось.
А пока молодые ученые физхимики от Львова да Петропавловска-Камчатского пишут для нас свои тезисы и сочиняют доклады, я решил заняться подготовкой судейской коллегии, то есть жюри конференции. Главным ученым у нас в институте в ту пору был академик Петрянов-Соколов – ученый-полимерщик, изобретатель знаменитых "фильтров Петрянова", которые могли задерживать-фильтровать мельчайшие аэрозольные частицы из воздуха. Сейчас из этих фильтров делали бы Ковидные маски, а тогда использовались они в основном в противогазах. В производство «петряновские фильтры" запустили очень кстати в 1942 году, за что автор получил Сталинскую премию первой степени, а институт тоже, как говорили, «прогремел на всю страну» и был упомянут на первой странице «Правды». Должен же был герой где-то работать.
Ясно, что председателем жюри кроме Игоря Васильевича и представить себе никого другого было невозможно, да вот проблема: он уже наотрез отказался. Об этом мне сообщил Матюк, да я и сам ожидал примерно этого – причина была известна. Обиделся Игорь Васильевич очень крепко на предыдущей конференции, состоявшейся два года назад. Прошло это мероприятие прекрасно, хотя я в ее организации тогда не участвовал: все доклады зачитаны, обсуждены жюри и оценены соответственно их вкладу в физико-химическую науку. На заключительный день было назначено общее собрание в зале 2-го корпуса – вручение дипломов победителям и напутственные речи ведущих ученых. В первом ряду сидят самые-самые академики, членкоры, завотделами ну и партхозактив, а в самом центре академик Петрянов-Соколов, бороду оглаживает.
Выходит на сцену высокий, слегка сутулый человек – профессор Фукс, Николай Альбертович, и, как водится, рассказывает молодежи свой жизненный путь: родился, учился при царском режиме, стажировался по химии в Германии, революцию принял всей душой, чтобы в Гражданскую войну не умереть с голоду играл на скрипке. В начале 30-х поступил на работу в Карповский институт и организовал первую в СССР лабораторию аэрозолей – таких маленьких частичек, взвешенных в воздухе, типа туман. – Однажды, - говорит Фукс, - оставили мы на ночь одну реакцию, а утром приходим и видим: вся лаборатория опутана тончайшими полимерными нитями, как паутиной! Вскоре мы научились делать эти волокна целенаправленно, а из них фильтры с замечательными свойствами. Потом, когда в нашу лабораторию пришел Игорь Васильевич, он очень много сделал для их внедрения в производство, и их совершенно справедливо стали называть «фильтрами Петрянова».
Очень видно не понравилось это воспоминание академику Петрянову, возражать Фуксу не стал, но на следующей нашей конференции в президиум идти отказался. А Николай Альбертович так увлекся воспоминаниями, что, пропустив расстрел отца, свой арест в начале 1937 года и Воркутинский лагерь, сразу начал рассказывать о своей работе в «шарашке» - специальной тюрьме для ученых. – Я считал, что мне страшно повезло, когда меня вдруг привезли из лагеря в Москву и дали возможность работать и
проводить опыты по моей прежней тематике. Через год даже разрешили свидание с женой на десять минут, а до этого она ничего обо мне не знала – все предприятия подобного рода были строго секретными. Сейчас я думаю, что это были мои самые продуктивные годы.
Конечно, это был не 50-й, а 80-й год, но до горбачевской гласности и перестройки оставалось еще несколько лет, и, хотя рассказы о сталинской эпохе для молодежи с трибуны руководством не приветствовались, все же Фуксу дали договорить. Закончил он тоже неожиданно, переключившись на дела более актуальные для научной молодежи. – Уже более тридцати лет редактирую я аэрозольный и коллоидные журналы, читаю большое количество статей, но такого количества поверхностных и слабых работ не было никогда. Я понимаю, что часто вас к этому вынуждают руководители, но надо уметь противостоять этому давлению. Самим же потом стыдно будет.
Сошёл Николай Альбертович с трибуны, поаплодировали ему молодые ученые и разъехались по домам двигать науку. Только через много лет попала мне в руки его биография, написанная женой - Мариной Гусевой: масса деталей об аресте и кто донес известно – верная сотрудница лаборатории, о шарашке, а потом ссылке с поражением в правах, реабилитация, и медленный возврат к нормальной жизни. А конфликт с академиком Петряновым продолжался и после смерти Фукса в 1982 году. На следующий год Петрянов опубликовал в журнале Nature статью под названием «50 лет развития аэрозольной науки в СССР», а основатель первой лаборатории Фукс в ней упомянут не был.
Как ни странно, наше жюри Петрянов-Соколов все-таки возглавил, но случилось это перед самым началом конференции, о чем я расскажу позднее. А пока что закончился
срок присылки тезисов – почти пятьсот штук в четырех экземплярах, напечатанных через полтора интервала в основном качественно (все как один через свежую копирку). Наш оргкомитет и жюри отобрали примерно триста. Следующий этап Главлит - Главное управление по делам литературы и издательств, то есть пройти цензуру и получить разрешение, необходимое для публикации, никакая типография без этого ничего не напечатает. Отнесли мы с Володей Матюком наши тезисы на Чистопрудный бульвар – от Карповского совсем недалеко пешком идти, сдали в окошечко, сказали приходить через месяц. А вот получить их обратно мы не смогли –обнаружили там эксперты что-то секретное, а что нам знать не положено. Пришлось ехать начальнику первого отдела: запретили к публикации две работы, а на все остальное сиреневый штамп: «Разрешается в печать».
***
Где-то за неделю до начала конференции у меня была предзащита диссертации. Я подготовил презентацию: примерно 35 ватманских листов с чертежами и формулами, все тушью, наверное, можно было сделать на слайдах с проектором, но все равно надо сначала где-то нарисовать, а потом перефотографировать - в общем ещё больше возни. Доложился вроде неплохо, потом выступил мой минибосс Илья Борисович Жванецкий - позитивно, потом оппонент профессор Геннадий Маркович Островский – тоже хорошо, и осталось послушать руководителя диссертации Владимира Михайловича Платонова, как вдруг в конференц-зал входит зав отделом член-корр. Михаил Гаврилович Слинько - никто его не ожидал - предзащита аспиранта не его уровень, хотя и он и зам председателя Ученого Совета, где эти диссертации и защищаются. На трибуне никого не было, я сидел в первом ряду и слушал старших товарищей, и МГ - маленький сухонький живчик прямо взлетел на трибуну и уставившись на меня прокричал: "Сионизм — это фашизм!". Потом, видимо поняв, что попал не на то собрание, выбежал из зала.
Настроение у всех было испорчено, Платонов свое выступление сократил до "Работа хорошая, но надо ещё поработать", хотя, на самом деле, судя по заметкам на полях, дальше пяти страниц вступления он мою диссертацию никогда и не прочитал. Надо сказать, что Слинько меня вообще не любил как «кафаровца» с кафедры кибернетики Менделеевского института – был у него старый конфликт с академиком Кафаровым, а в самом начале карьеры он меня чуть было не уволил, просто так, за неосторожный комментарий. На семинаре по химической кинетике один слиньковский аспирант делал доклад про его новый метод расчета, а я возьми, да и скажи, что этот метод описан в книге моего учителя - профессора Писаренко,менделеевца конечно. Слинько ужасно разозлился и стал орать, что это кафаровщина, книга безграмотная и типа место ей на помойке. Ну а на следующий день после семинара вызывает меня наш завлаб Платонов и говорит: - Не знаю Дмитрий Леонидович что и делать, МГ после семинара очень был вами недоволен, боюсь, что придется вам другое место искать. На счастье, накануне вечером я взял эту книжку "Планирование кинетических исследований" посмотреть, правильно ли я сослался на тот метод, открываю первую страницу, а там предисловие: " … книга даёт глубокий анализ современного состояния методов кинетического расчета механизмов химических реакций и рекомендуется студентам и специалистам в этой области" и подпись: чл.-корр. АН СССР М.Г.Слинько.
Показываю я Платонову это предисловие и с видом обиженного дурачка: — Вот ведь МГ сам рекомендовал... Взял Владимир Михайлович мою книжку, отнес ее Слинько, и больше никогда никто про это не вспоминал, но, как говорят, осадочек остался.
Ну думаю, не даст защититься, не зря это он про сионизм. А я ещё кусок из диссертации на конференцию представил, неумно, наверное.
***
Одним из поручений в плане подготовки к конференции, как сейчас говорят "Action item" была разработка авторизированной системы "Физхимия-83", довереннаф нам с Юрой Алухановым, а может и сами напросились. Вот приехал на нашу конференцию молодой учёный, из Сыктывкара к примеру, в Москве первый раз, и прямо с вокзала в наш карповский институт на улицу Обуха 9. А тут его встречают, папочку с тезисами и именным значком вручают и сажают за терминал компьютерный, один из трёх или четырех имеющихся. Вводит он свою фамилию, а система ему и высвечивает на экран: день и время его выступления, в каком зале какого корпуса, где его гостиница, как проехать туда и где получить талоны на питание.
Задумать такую систему легко, а вот реализовать оказалось непросто: первые дисплеи с зелененькими буковками мы увидели может за полгода до этого, а тут надо самим ввод-вывод программировать, каждое поле на экране определить. Мы с Юрой хоть и классные программисты были, но возились долго, за основу взяли популярную тогда базу QBE (Query-by-Example), но с вводом-выводом мучились страшно, да и машинного времени не хватало: на весь институт (400 человек и все хотят программировать!) две вычислительные машины, несколько дисплеев и два дисковода по 29 мегабайт емкостью. Пишу и думаю, все равно никто не поверит, — все это богатство и одной тысячной современного мобильного телефона не составит, а для нас система виртуальных машин была самым распоследним достижением человечества, то есть фирмы IBM.
Где-то за несколько месяцев до описываемых событий пришел в наш отдел новый мальчик по имени Саша Кон, выпускник химфака МГУ, очень интересовавшийся программированием. Мы с Юрой - профессионалы, особо в серьез его не принимали, но когда он однажды вечером, придя поработать на ЭВМ в ночную смену, в пятый раз спросил что мы делаем и как он может помочь, я, попросил его посмотреть наш код и ввести в базу данных программу конференции, то есть просто задолбить несколько страниц текста. - Знаешь, как работать с QBE? - Нет, никогда не слышал о такой, но я разберусь. - Ну попробуй. - И я отправился домой: пешком до Курского вокзала, на метро до Комсомольской, а потом на электричке в Петровско-Разумовское.
Утром мы с Юрой решили продолжить работу и заодно посмотреть, что там сделал Саша. К нашему удивлению, автоматизированная система работала совсем не так как раньше, хотя на экране появлялись вроде бы все наши меню и данные. В ВЦ появился Саша, похоже он ждал нас. С робкой улыбкой он объяснил, что почитал про это QBE, а потом другую документацию по виртуальным машинам, и решил, что нашу систему лучше будет реализовать в редакторе REXX, что он и сделал, каким-то образом конвертировав все, что у нас уже было сделано, а заодно добавив некоторые новые возможности. - Так ты знал этот REXX раньше? - Нет, но я почитал про него... а как вам, нравится? - Нравится не то слово, не знаю как Юра, а я был шоке: он все сделал за одну ночь? Мы возились два месяца! Погоняли систему по всем меню - работает как часы, ни одного сбоя или ошибки. Больше мы этой «физхимии-83» и не касались - Саша ее полностью доделал и поддерживал во время конференции; и начальство, и пользователи были в полном восторге.
А с Сашей Коном я встретился сразу после приезда в Израиль в 1991 году: через два месяца он уже работал в компании Микрософт - консультировал разработчиков новой тогда среды Windows на трёх языках: английском, русском и иврите. - Ты что знал иврит раньше? - поинтересовался я, - Нет, но я почитал учебник...
***
Как я говорил, каждый участник получал при регистрации дерматиновую папку с тезисами, программой конференции, блокнотом, авторучкой и тем, что теперь называется badge (не знаю хорошего русского аналога, может значок или шильдик?), со своей фамилией, именем и отчеством. Где-то я прочитал, что для человека весьма приятным и возбуждающим является увидеть свою идентификацию где-то в официальном месте, например в списке членов теннисного клуба или среди авторов статьи, так чтобы другие тоже видели, ну и на груди badge - тоже приятно. Глубина этого чувства причастности была мне неочевидна, но, когда на СМУ обсуждали, что надо сделать для конференции, я эту идею высказал. Ребятам она понравилась, а делать эти бэджи поручили, естественно, мне.
Хотел я где-нибудь заказать такие именные карточки, например в типографии, где печатали тезисы, но там то ли отказались, то ли запросили слишком дорого. И тут пришла идея: к олимпиаде 1980 года было выпущено громадное количество разных значков: с Мишкой олимпийским, со стадионом Лужники, с гимнасткой Ларисой Латыниной и прочее,
некоторые даже были с примитивными голограммами: слева посмотришь - Мишка с шаром, а справа - Кремлевская башня с пятью кольцами.
В общем не все еще продали и даже через три года после Олимпиады в газетных киосках такие значки ещё были. В нескольких местах купил я примерно 500 разных круглых значков за очень небольшие деньги, может копеек по 10 за штуку. Принес на работу, на хорошей машинке (надо бы на лазерном принтере) напечатал в три строчки свою фамилию, имя, отчество, вырезал по кругу, перевернул Мишку на обратную сторону и наклеил внутрь значка. Здорово получилось: приколол значок на левую грудь, показал Матюку с Материкиным, ну и им тоже сделал опытные экземпляры - одобрили лидеры, делай на всех. А еще кто-то добавил, что надо сделать такие же для членов жюри и оргкомитета.
Все фамилии печатал я сам: в круг вписывать - дело тонкое, а вставлять бумажки в значки помогли наши девочки из лаборатории Бела и Валя. Как раз получили тезисы докладов из типографии, и председатель СМУ Володя понёс эти книжечки и значки членам жюри, а заодно и академику Петрянову-Соколову. И чудо, звонит Володе секретарь Петрянова Елена Николаевна Яковлева-Арбат и говорит, что Игорю Васильевичу так понравился
именной значок, что он передумал и согласился возглавить жюри, как его просили. Можно сказать, волшебная сила искусства сделала свое дело, а идея об идентификации и самореализации человека через собственное имя оказалась верной и сработала даже для лауреата Сталинской и Ленинской премий. Да и профессор Фукс к тому времени уже умер.
Конференция по физхимии состоялась в начале октября 1983 года. Все прошло штатно: система работала, делегаты получили значки и тезисы, доклады были заслушаны и оценены. Наша с Белой Алухановой работа по термодинамическому методу получила первое место - диплом у меня где-то хранится. Как любил говорить Илья Борисович Жванецкий: «Мы ничего не теряем, только найти ничего не можем». Вручал дипломы Михаил Гаврилович Слинько – поздравил и руку пожал. А через полгода была у меня защита диссертации, и он на нее не пришел, так что для молодого ученого - будущего сиониста все кончилось хорошо.
А теперь как обещал: ЛФХПРС - лаборатория физической химии процессов разделения смесей.
(c) Dimus, Sep 2023, Boston
Как в машине времени прокатилась. Спасибо, Дима. Всё узнаваемо.
Ирли